Гедеон - Страница 144

144

И все-таки годы, пока ее сын Томми был на виду, многому ее научили. Главное, тому, что надо держать людей на расстоянии, не давая никому понять, что ты думаешь или чувствуешь. Как только узнают, что ты хранишь в душе, тебя могут уничтожить. Как они уничтожили Томми.

Поэтому Нора Адамсон выпрямилась, села удобнее в кожаном кресле, вытерла слезы, струящиеся по изборожденным морщинами щекам, и посмотрела на епископа, который сидел перед ней. И только тогда заметила двух других священников, стоявших справа от епископа. Оба были очень молоды, особенно один. Похожий на мальчишку, но в то же время измученный и осунувшийся. «Смерть Томми сильно повлияла на всех граждан страны», — подумала Нора. По выражению лиц этих двух служителей Господа видно, что она не одна в своем горе.

Немного успокоившись, Нора Адамсон кивнула агенту секретной службы, разрешая покинуть кабинет. Она здесь для того, чтобы обрести утешение. Защита ей не нужна.

— Спасибо за то, что встретились со мной, епископ. Я очень благодарна за ваш звонок. Как видите, я нуждаюсь в вашей поддержке.

— Миссис Адамсон, — начал епископ.

— Пожалуйста, святой отец, зовите меня Нора. В душе я все еще простая деревенская девчонка и привыкла к этому имени.

— Хорошо… Нора, — произнес епископ серьезно. Затем жестом показал на священника справа. — Отец Патрик знал вашего сына. Наставлял его, исповедовал.

Пожилая дама улыбнулась. Приятно услышать о ком-то, духовно близком Томми. Она кивнула третьему священнику, совсем юному, который стоял в нескольких шагах от отца Патрика.

— А вы тоже были знакомы с моим сыном, святой отец?

Священник покачал головой.

— Нет, но у меня такое чувство, что был.

— У всей страны такое чувство, — сказала Нора. — И это отрадно.

— Мой случай несколько иного толка, — заметил священник. — Я знал его лучше, чем другие.

Казалось, молодой человек борется с обуревающими его эмоциями. Он закусил нижнюю губу, словно пытаясь сохранить самообладание.

— Я и вас знаю лучше, чем вы думаете.

— Не сомневаюсь, святой отец. Хотя вы еще очень юны, но, по-видимому, весьма проницательны…

— Я знаю о вас все, миссис Адамсон.

Он произнес эти слова совсем не как священник. Нора посмотрела на него и смущенно заерзала в кресле, которое вдруг стало таким неудобным.

— Вы захватили с собой дневник? — спросил молодой священник.

В его голосе зазвучала сталь, и Нора Адамсон побледнела еще сильнее.

— Дневник? Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Конечно не понимаете. И не хотите понимать. Но тут есть человек, который, как я полагаю, убедит вас выслушать меня.

Женщина повернулась к епископу.

— Я хочу уйти, — сказала она. — У меня страшное горе, и не думаю, что…

— Введите ее, — попросил молодой человек священника постарше.

— Карл, — произнес тот, которого звали отец Патрик, — не думаете ли вы, что вначале ее надо подготовить…

— Не думаю, — ответил Карл Грэнвилл. — Пусть входит прямо сейчас.

Нора молча смотрела, как отец Патрик открыл дверь слева в конце епископского кабинета. Старуха с облегчением вздохнула, заметив, что через порог шагнула женщина. Нора не знала, кого ожидала увидеть, но эту особу она видела впервые. Довольно юная, лет двадцати пяти — тридцати, — определить ее возраст точнее Нора не смогла бы, слишком молода. Темноволосая, с очень короткой стрижкой, привлекательная. Миссис Адамсон была уверена, что они раньше не встречались.

А затем ввели другую женщину.

Ее Вильгельмина Нора Адамсон знала.

— О боже! — воскликнула она. Ей захотелось закрыть лицо руками, чтобы не смотреть на эту женщину, не видеть ее. — О боже, боже! Не может быть! Тебя нет, ты призрак!

— Нет, — ответила женщина, — я вовсе не призрак.

Человек, которого звали Карл, говорил что-то, но Нора не могла сосредоточиться. У нее перехватило дыхание.

— Думаю, вы знакомы с Клариссой Мэй Уинн, — произнес Грэнвилл. — Хотя, полагаю, вам неизвестно ее настоящее имя. Возможно, вы знали ее только как Одноглазую Мамочку.

«Не может быть, — подумала Нора, — это происходит не со мной, нет, нет!»

Это происходило именно с ней. Женщина стояла прямо перед Норой. Та самая, о которой она думала столько раз на протяжении долгих лет. Женщина, которую Нора любила за то, что она помогла появиться на свет ее сыну. И которую ненавидела — за то же самое. А теперь женщина заговорила. Рассказывала о давно минувших днях. О том, что видела и знала. О том, что много лет хранила в тайне. И о чем была готова поведать миру.

Нора сидела, раскачиваясь взад-вперед. Кости болели, кожа, казалось, вот-вот треснет и порвется, словно раздираемая на части. А женщина все говорила и говорила.

— Долгие годы я боялась тебя. Думала, что ты вернешься. Накажешь меня за то, что я помогла этому маленькому жалкому дьявольскому отродью родиться. Но я больше не боюсь. Сейчас я сильнее тебя. Может, я и была призраком слишком долго, но только не теперь, — говорила Одноглазая Мамочка, опустив глаза. — Пришла пора похоронить всех призраков.

И тогда Нора подошла к ней и обняла. Старая негритянка была очень худой, но сильной. Она расплакалась, обхватив Нору руками. Так они стояли, обнявшись, и время повернуло вспять. Они словно вернулись в ту жуткую ночь, только вдвоем, и теперь рыдали в объятиях друг друга. Вспоминая, сожалея и прощая.

Прошло много времени, прежде чем Нора взглянула сквозь слезы на молодую женщину, которая стояла рядом с Одноглазой Мамочкой. Затем на епископа, который стоял к ней вполоборота, рассматривая угол комнаты, и на отца Патрика, медленно и размеренно качавшего головой. А потом на молодого человека в облачении священника, который говорил и вел себя совсем не как служитель церкви. Именно к нему обратилась Нора Адамсон.

144